Филавандерель. "Винченцо. Итальянская любовь. (часть 2)" Послушник, мальчик лет двенадцати, из монастырских сирот - был прехорошенький: большеглазый с пухлыми розовыми губками, в которые так и хотелось вставить… Ладонь отца Бертрана, доверенного лица Туринского епископа, прибывшего в целях расследования ересей, сначала лежала у него на плече, но по мере того, как мальчик напевно читал Святое писание, перемещалась по спине все ниже и ниже, пока наконец очень удобно не легла на ягодицы. Мальчик на мгновение запнулся, попочка под крепкой рукой волнующе сжалась.
- Что же ты умолк, дитя мое? Продолжай.
Мальчик покорно продолжил читать текст, а ладонь святого отца проворно забралась под одежду и гуляла уже по обнаженной гладкой коже, осторожно подбираясь к маленькой дырочке. Мальчик стоял ни жив, ни мертв, проговаривая онемевшими губами слова Писания. Средний палец монаха уже добрался до расположенного между двумя подрагивающими половинками отверстия и готов был проникнуть внутрь, как дверь в библиотеку внезапно и резко распахнулась, и стремительно вошел один из монахов, обойдясь без какого-либо приветствия.
Отец Бертран невольно вздрогнул и поспешно отпрянул, извлекая шаловливые пальцы из складок монастырского одеяния послушника. Молодой монах, а это был юноша лет шестнадцати, наверняка совсем недавно принявший постриг, с ухмылкой смерил следователя насмешливым взглядом пронзительно-черных глаз, взял необходимую инкунабулу и удалился, так и не сказав ни слова.
После недолгих раздумий, отец Бертран направился вслед за ним, не сомневаясь, что он тут же отправится к аббату. Так и есть: подходя к келье настоятеля, он услышал медоточивый голос:
- … отец Бертран имеет власть распоряжаться всем здесь. Увы!
- Всем? – с издевкой произнес другой молодой глубокий голос с насыщенным, волнующим тембром.
- Всем, - непререкаемо подтвердил аббат Антоний, - Вы слишком строги, брат Винценцо. И к себе и к другим. И слишком горды. Вам следует поучиться смирению!
Различив последовавшие за тем звуки, отец Бертран усмехнулся, представив соответствующую картину: дерзкий юнец на коленях перед сухоньким скрюченным настоятелем, и рот его уже не изогнут надменно, а открыт и занят хозяйничающим там членом… От представленной картины, чресла немедленно отозвались тягучей болью, которую следовало бы как-то унять. Он бы не отказался присоединиться к ним или хотя бы понаблюдать… Правда с возрастом его привлекали все более молоденькие мальчики, вроде давнешнего послушника...
И все же отец Бертран задержался на галерее, что бы увидеть, как монашек выходит из кельи настоятеля, брезгливо утирая губы. Столкнувшись со следователем, он вспыхнул, зло сверкнув своими потрясающими глазами. Ухмыльнулся уже отец Бертран: «о вы, говорящие брату своему: дай выну я сучек из глаза твоего, а бревна в своем не видящие»!
Юноша удалился едва ли не бегом, но к своему удивлению, в последующие дни Бертран то и дело натыкался на строптивца. Тот как будто преследовал его! Куда бы не направился эмиссар епископа, он всюду натыкался на «любимца» аббата, и в конце концов уверился, что тот его просто провоцирует.
По правде, много стараться ему и не надо было! Бесенок был вызывающе красив, а двигался с бессознательной грацией, отнюдь не смиренной походкой монаха. Бертран поймал себя на том, что уже представляет это гибкое тело без грубой рясы, - обнаженным на ложе любви… Ему хотелось зарыться в мягкие густые черные волны, изысканно обрамлявшие строгое лицо. Паршивца стоило наказать за такие игры! Бертран не сомневался, что это какая-то ловушка: что ж, почему бы не сыграть? Его положение при епископе гораздо прочнее, чем кажется, ведь они были вместе когда-то и были первыми друг у друга, сохранив на всю жизнь щемяще-нежные воспоминания…
Монашка он застал в монастырском саду, и подойдя долго наблюдал за его работой – и именно за его работой. Парень выпрямился не оборачиваясь, и пользуясь тем, что на них никто не смотрел, Бертран прижался к нему со спины:
- Жду тебя после лаудессы.
Он уже хотел было отодвинуться, но руки юноши метнулись, обхватывая и прижимая его бедра еще ближе. Ягодицы недвусмысленно елозили по паху.
- Вы завтра уезжаете… Возьмете меня с собой?
У Бертрана дрогнули ноздри.
- Посмотрим!
Услышав тихий стук в дверь, отец Бертран признаться задумался – а стоит ли связываться: монашек вел себя, как заправская блядь, собираясь задницей получить то, что ему нужно. Бертран не любил таких! Все-таки в нем еще оставалось что-то от романтика, но дверь он открыл, твердо намереваясь проучить маленькую блудливую сучку.
Бертран встретил гостя стоя, и без предисловий кивнул на койку с узким тюфячком:
- Раздевайся. Как тебя там…
- Винченцо, - спокойно ответил юноша, раздеваясь без тени смущения и стыда.
Невинным или наивным этот юнец явно не был, - отметил Бертран, - прекрасно знал, чего от него хотят, и чего хочет он сам. Знал себе цену. Тем интереснее будет сбить с него спесь! Но до чего же хорош: увиденное даже превзошло ожидания!
Монашек тем временем уселся на жесткий тюфяк, даже не думая прикрываться и глядя на старшего собрата с откровенным вызовом.
Бертран не двигался, издевательски медленно и подробно рассматривая юное совершенное тело.
- Что же вы медлите, святой отец? – стервец еще и ноги пошире развел.
А голос прозвучал хрипловато: Бертран едва удержался от усмешки – все-таки нервничает…
- А нам разве есть куда торопиться, сын мой?
Черные глаза на мгновение сузились, но Винченцо только откинул голову, демонстрируя линию шеи, которая привела бы в восторг любого античного скульптора.
- Как вам будет угодно, отец мой.
Смирения в тоне не прозвучало ни на грош, но Бертран внезапно почувствовал, что это его начинает заводить.
- Я смотрю, тебя еще никто не объездил!
- Так ведь я не лошадь!
- Может, и не лошадь, но я на тебе покатаюсь! Ты ведь этого хочешь?
Винченцо и бровью не повел:
- Хочу.
Бертран сел рядом и бесцеремонно развернул юношу, заставляя лечь к нему спиной. Прислушиваясь к тому, как чужие шершавые пальцы грубо облапили яички и тискают член, а в ягодицы уже упирается нечто большое и горячее, Винченцо признал, что его похоже просто оттрахают... Пусть, лишь бы увез с собой!
Все же, от мастерских прикосновений у него самого почти незамедлительно началась эрекция. Отец Бертран тоже не ждал долго: использовав вместо смазки немного слюны – пусть скажет и на том спасибо – он резко вошел в подставленную попку и стал размашисто и резко двигаться, впиваясь пальцами в гладкую кожу бедер.
Он почувствовал, как юноша дернулся и напрягся, переводя дыхание. Дырочка его была тугой, удивительно узкой, как будто Бертран лег с невинным мальчиком… Так что вонзающийся в эту жаркую тесноту ствол, которому мог бы позавидовать и племенной осел, наверняка должен был причинять сильнейшую боль, - но юноша молчал и лишь частое прерывистое дыхание выдавало его.
Бертран намеренно действовал грубо, жестоко, безжалостно всаживая член в самую глубину: он почему-то до безумия хотел услышать крик или хотя бы стон этого нахального мальчишки! Но юноша молчал, уткнувшись лицом в тюфяк.
Бертран задрал ему ногу, заведя почти до плеча, - Винченцо только уперся руками в стену для устойчивости. Огромный орган яростно долбил его проход, почти разрывая на двое… Он весь горел и чувствовал себя насаженным на кол. От очередного особенного сильного толчка, Винченцо не сдержался и всхлипнул.
- Ты, кажется, недоволен? – немедленно отозвался отец Бертран.
- Н-нет!
Монах развернул юношу, поставив на широко разведенные колени, и нажал на спину, заставляя прогнуться и опуститься плечами на тюфяк, а потом снова вонзил член в нежную дырочку.
- Значит, тебе нравится? – поинтересовался он.
- Д-да!!
- Не вижу!
Винченцо закусил запястье и начал осторожно двигать тазом, подмахивая убойным толчкам. Боль была зверская, но вместе с тем, где-то внутри начала вдруг вспыхивать яркая точка, от которой расходились пульсирующие волны. Он отвечал движениям отца Бертрана уже искренне, желая снова ощутить эту вспышку. Его собственный член давно стоял, и вдруг зажил собственной жизнью, взорвавшись настоящим фонтанчиком семени. Ноги разъехались, и Винченцо оказался прижат к тюфяку массивным телом отца Бертрана, - с губ сорвался полустон, полувсхлип…
Услышав этот звук, Бертран удвоил старания, но долго так продолжаться не могло: буквально через несколько мгновений семя монаха оросило чрево распластанного под ним юноши.
Когда он отстранился, Винченцо перевернулся на спину, но вставать не торопился. Бертран провел рукой по плоскому животу, испачканному в подсыхающей сперме.
- А ведь тебе и правда понравилось!!
Винченцо дернул губами, и прежде чем он отвернулся, Бертран успел заметить в черных глазах подобие стыда.
Забавно: трахаться, значит, всегда пожалуйста, а кончать стыдиться!
- Какая вам разница? – безразлично уронил Винченцо, - сомневаюсь, что бы тот послушник тоже кончал под вами.
- Кто знает… Я могу и удивить тебя!
- Так вы возьмете меня с собой? – Винченцо оживился.
- А ты все еще этого хочешь?
- Да, - голос юноши слегка дрогнул от страха, что священник все-таки откажется.
- Тогда возьми в рот, - Бертран мотнул полувозбужденным членом, - Сделай мне хорошо.
Винченцо прикусил губу, но сел и наклонился над пахом монаха, собираясь исполнить сказанное.
- Погоди! – Бертран тоже сел и поднял его голову за подбородок, - Неужели тебе так плохо здесь, что ты готов ублажать меня как угодно, хотя тебе это не нравится?
Черные глаза смотрели прямо, но отстраненно.
- Почему бы и нет? – безразличным тоном ответил Винченцо, - Здесь меня имеет аббат, фактически за кусок хлеба, а так я может быть получу что-то большее. И не буду заперт в келье.
- Да ты рассуждаешь, как настоящая шлюха, брат Винченцо! – протянул Бертран, задетый такой откровенностью.
Юноша вскинулся, но тут же успокоился.
- А лучше быть просто давалкой? – спокойно спросил он, - И смиренно отсасывать братьям вместо святого причастия?
Бертран отвел взгляд, не выдержав этого вызова. Святые братья! Вместо того, что бы спасти душу, они ее убили! Монах вдруг заметил на руке юноши следы зубов, и почувствовал себя не менее виноватым: он тоже хорош, - почти изнасиловал Винченцо… Ему захотелось, что бы этот красавчик не просто платил ему телом за покровительство, но тоже жаждал его ласк, отвечал бы ему не по необходимости, а по велению сердца.
Бертран снова остановил юношу, уже взявшего его член, и покачал головой.
- Я обещаю, ты не пожалеешь, что лег со мной!
Он поцеловал Винченцо: сначала очень нежно, как будто знакомясь, и постепенно добавляя страсти. (Еще рассказы - на xgay.ru). На смену вспыхнувшей в черных глазах радости пришло удивление, а потом Винченцо прикрыл ресницы, и, забывшись, просто наслаждался поцелуем. Он был даже разочарован, когда тот прервался, и уже сам потянулся к губам монаха.
Целоваться отец Бертран умел, это чувствовалось сразу! Не то что отец Антоний, впивавшийся в него своим омерзительным слюнявым ртом! Винченцо ощутил, что обмякает, просто стекает растопленным воском в объятья мужчины, и начинает возбуждаться. Руки монаха перешли на талию, прижимая его к себе, и Бертран мягко уложил голову юноши себе на плечо.
- Если бы ты соврал мне, как и раньше, - услышал Винченцо, - Я бы порвал тебя так, что твоей попочкой еще долго никто не смог бы пользоваться! Я могу только догадываться кто и как отучил тебя верить, но я попробую научить тебя любить. Только никогда не лги мне.
Любить? Разве это возможно? Верить Винченцо и правда не умел, но очень хотелось. Хотелось даже не физического удовольствия, а просто близости. Что бы в нем наконец увидели не только аппетитную задницу, и сладкий ротик, которыми можно воспользоваться даже не утруждая себя получением согласия. Как, кажется, происходит сейчас…
Винченцо испугался, что если этот человек продолжит в том же духе, то он привяжется к нему, а после будет страдать еще больше, и резко высвободился из объятий.
- Мне пора!
- Останься, - Бертран не приказывал, а просил, и юноша заколебался.
- Мне надо идти, - все же упрямо повторил он, вставая.
- К аббату? – усмехнулся монах.
Винченцо передернуло, едва он представил словно на яву сухие старческие пальцы, шарившие по его телу, и привядший кривенький член, пристраивающийся к его анусу, или того противнее – ко рту. А между тем настоятель наведывался к нему почти каждую ночь.
- Тогда тем более останься! – Бертран правильно понял его молчание, а выражение лица юноши говорило яснее слов.
Винченцо смотрел на него с сомнением и надеждой, но после недолгих раздумий вернулся на узкое ложе.
- К тебе жестоки?
- Да нет, - монашек поморщился, - просто противно…
Маска дерзкого вызова сползла с него, оставляя после себя только тоску и усталость.
- Со мной – тоже было противно?
Винченцо молчал, глядя в сторону. Бертран снова поцеловал его, и когда отстранился, юноша честно признал:
- Так не противно.
Бертран гладил его свободной рукой. Ладонь скользнула по внутренней стороне бедра к все еще влажной дырочке меж маленьких ягодиц, и он почувствовал, как тут же сжался Винченцо.
- Прости, что сделал тебе больно, - сокрушенно сказал мужчина, - Но я сначала плохо подумал о тебе.
Юноша взглянул на него с интересом, удивленный словами и тоном:
- А теперь?
- Теперь, я знаю, что должен помочь тебе. И хочу тебя.
Винченцо только насмешливо дернул уголком чувственных губ. Когда ладонь монаха накрыла его член, а пальцы подобрали мошонку, - он не пошевелился, но как только к ним присоединились губы – оттолкнул о себя мужчину, сворачиваясь на койке.
-Нет!
Бертран повернул его к себе.
- Глупенький, - он сразу же, по затравленному выражению загнанных глаз, понял, о чем думает его юный любовник, - То, что я сделал с тобой до того, куда больший грех! Потому что ты того не желал на самом деле, а стремился получить выгоду. Именно ты склонял меня к греху, руководствуясь низменными побуждениями, и отдавался подобно самой последней блуднице…
Винченцо снова ощетинился, отводя взгляд и нервно кусая губы: он не мог не признать правоты отца Бертрана. И идеалы, и надежды, и вера в светлую сторону человеческой души - умерли в нем даже не в тот день, когда его привезли в обитель, насильно лишив имени и положения, и самой жизни, предназначенной от рождения, а после того, как человек, явившийся расследовать злоупотребление, надругался над ним вместе с аббатом. Он бы пошел на что угодно, что бы вырваться из монастыря… Но стыд жег его невыносимо!
А отец Бертран между тем продолжал говорить, легкими прикосновениями чутких пальцев побуждая подняться интимный орган юноши:
- Но я сейчас не хочу лишь удовлетворить с тобой похоть. Это в самом деле грязно! Я хочу разделить с тобой радость, которую может испытывать плоть. Там где согласны оба – нет порока. Твое тело, как видишь с готовностью, мне отвечает, так отпусти и свою душу! Никто, кроме тебя не держит ее в плену! Выбирай, хочешь ли ты всю жизнь мучиться стыдом за то, над чем не властен – или обрести новое знание? Если ты скажешь мне «нет» я не трону тебя…
Ответа он не получил.
- Что ж, думай, - Бертран коснулся его сомкнутых губ своими, - Ты можешь остановить меня в любой момент…
Винченцо молчал, ошеломленно прислушиваясь к его действиям. Он даже не сразу понял, что именно творит мужчина, а когда понял – даже дыхание затаил: язык монаха вольготно путешествовал по его члену, яичкам, промежности и вдруг проник в глубь сурово пострадавшего сегодня ануса, тщательно обрабатывая его, прежде чем снова вернуться к главному.
Винченцо лежал совсем тихо, и только глаза его были широко распахнуты. Отец Бертран полулежал рядом, пощипывая пальцами аккуратные сосочки, и возбужденный член его находился почти у самого лица юноши. Внезапно Винченцо потянулся и тоже глубоко взял его в рот.
- Да! Продолжай…
Юноша старался, зеркально повторяя все движения партнера. Возможно, Винченцо намеревался таким способом вернуть хотя бы подобия контроля над своим разгоряченным телом, но на самом деле, это было даже больше чем молчаливое согласие, о котором его спрашивал монах, и очевидное окончание не заставило себя ждать. Юноша прервался, откидывая голову, и отец Бертран, принимая в себя струю молодого семени, все-таки различил едва слышный протяжный стон. Торжество оттого, что в этот миг он обладал Винченцо так полно как никто и никогда до него, вылилось его собственным незамедлительным оргазмом.
Переведя дыхание и переместившись, Бертран как бы смакуя, слизнул капельку спермы, попавшей на лицо юноши.
- Ты такой сладкий, - прошептал он, перебирая влажные от пота черные волосы, - И смелый.
Винченцо вздрогнул, осознав, что его свободное поведение мало согласуется с образом жертвы принуждения и любовник заподозрит его во лжи, но Бертран только со смешком поцеловал его в шею, забавляясь этим приступом запоздалой стыдливости.
- Успокойся… именно этого я и хотел: что бы ты забылся… позволил себе делать то, что нравится тебе.
Напряжение тут же исчезло. В полудреме опустив голову на плечо мужчины, Винченцо позволял расслабленным рукам гладить свое тело. Путешествуя по его спине, ладонь наткнулась на едва заметный след, и замерла.
- Тебя пороли? – едва сдерживая гнев, спросил отец Бертран.
Иного объяснения шрамам быть не могло, ведь с первого же взгляда было ясно, что юноша благородного происхождения.
- Умерщвляли плоть… - сонно пояснил Винченцо, - Что бы легче ей пользоваться.
Отец Бертран мрачно отметил, что внесет в свой доклад епископу несколько дополнительных пунктов относительно этого монастыря и его настоятеля.
- И часто?
- Нет… только в начале…
Заставляя покориться и удовлетворять низменные потребности развратных монахов, одуревших от скуки в этой глухомани! И он покорился, предпочтя позору и боли, просто позор… Винченцо, кажется уснул, а вот отцу Бертрану не спалось: в его руках оказалось настоящее сокровище, и в его власти не дать сломить этот твердый дух окончательно… Не говоря уже о том, что было бы преступлением похоронить такую красоту и страсть в унылых стенах затерянного в горах монастыря.
Он долго не решался потревожить сон юноши, но желание снова нарастало в нем, как будто самому ему было лет двадцать, пока не стало невыносимым. Бертран целовал и ласкал его так осторожно и нежно, как только был способен, и еще не просыпаясь, Винченцо потянулся к нему всем телом. Пальцы мужчины проникли в расслабленную попку, дразня и играя, - юноша улыбнулся… Впервые не только за ночь, а вообще за очень долгое время. Отец Бертран потерся твердым членом о гениталии юноши, и тот изумленно распахнул затуманенные глаза: конечно, Бертрану нет еще сорока, но в таком возрасте он должен казаться для Винченцо если не стариком, то уж в преклонных летах, и то, что на мужскую силу монаху жаловаться не приходится для него – сюрприз. Но без сомнения, приятный.
Бертран взял его не торопливо, трепетно, переплетя пальцы и почти не прерывая поцелуев. Обвивая сильными ногами поясницу, узкие бедра юноши плавно приподнимались навстречу его устремлениям, плотно обволакивая тугим проходом массивный орган, насквозь пронизывающий его мощной пульсацией. На этот раз кончили они одновременно. Отец Бертран прижимал к себе Винченцо, ловя последнее эхо затухающей экстатической дрожи, сотрясающей смуглое тело, и негромкие стоны, переходящие в глубокий выдох.
- Служба началась… - заметил юноша чуть погодя, услышав шум за пределами их маленького островка.
- Пусть… Ты теперь со мной, - Бертран бездумно водил кончиками пальцев по щеке, полуоткрытым губам, твердому подбородку, шее и груди.
Винченцо смежил ресницы, не столько соглашаясь, сколько блаженствуя.
Отец Бертран покинул обитель Вознесения Святого Духа на следующий день, и в спину ему неслись змеиное шипение и весьма недобрые взгляды. На пол корпуса позади за ним ехал брат Винченцо. За сутки он как-будто почернел. Лицо оставалось бесстрастным, но глаза запали, а рот оставался сжат в прямую черту. Он старался не отходить от своего любовника и защитника, а ночью занимался любовью, как в последний раз в жизни. Забавно, думал Бертран, покачиваясь в седле, - Винченцо юн, но совершенно не умеет и не желает повиноваться. Даже находясь снизу или в положении подчиненном, он отнюдь не покорный ведомый… Так что иной раз не понятно, кто кого берет.
Едва скрылись за поворотом постылые стены, Винченцо преобразился: с торжествующим и одновременно облегченным кличем, он вздел лошадь на дыбы, пустил ее вскачь, подставляя лицо ветру и тут же возвратился, описывая круги около своего спутника. Нет, он не был создан для кельи и монастырского огорода! Юноша мастерски натянул поводья и обхватил мужчину за шею, импульсивно – от чего несколько бестолково, целуя с так восхитившей святого отца смесью бесстыдства и целомудрия.
Похоже, я выпустил джина, - с легкой грустью отметил отец Бертран: перед ним был сокол, брошенный против ветра. Прекрасный, неистовый и свободный! Охотник, а не его добыча…
